древовидная структура бытия
Так говорил железный дровосек: операция на платан прошла успешно. Древовидная структура бытия всегда даст о себе знать, но если по дороге куст встаёт - особенно. Куда ни глянь - увидишь стволы, ветви, корни, суффиксы, нервные окончания. Природа плюёт семки даже в самые дальние свои углы, из семок произрастают семижды семки, и так далее до бесконечности. Вот и понятно, откуда произошли мы, семиты, энты, древние. Испокон века стоим мы, держась корней и приставок, пристав навсегда. А вокруг кишит младая поросль, заросль и недоросль. Особенно недоросль.
В те времена когда древо пошло на мировую, иерархии флоры не были ещё так ярко выражены. Как писал Платан в одном из своих диалогов, "и хвощи обнимались с папоротниками, а баобабы с рододендронами". Всё было перекати-поле, пересади-полей-садик. Царица полей. Стоя на земле одними ногами, предки наши тянулись ввысь, к неведомому. И дотягивались, дорастали кроной, в пику кроносу. Тогда никто не мешал заниматься фотосинтезом, плеваться кислородом, уничтожая всё затхлое и углекислое, жить.
А кто и сейчас помешает? Кто запретит протянуть хлорофилл к светилу, и хлопая им как крыльями, обрести силу небывалую, неведомую? Ведь одни у нас корни, одни листья, одни стволы за пазухой, одни рощи золотые отговаривающие. Все мы стоим на матери сырой земле, а чего стоим - то время покажет. И, показывая, обнажит всё ту же древовидную структуру.
Древовидную структуру бытия.
Разбазаренная древесина
Всё началось в тот день, когда Буратино обменял азбуку Морзе на билет в анатомический театр. Ветер покачивал корабельные мачты, ничто не предвещало беды. Стояла середина мая - время пить креозот, молиться Золотой Ключнице и сгорать, но не дотла. В эти уже почти летние дни проснёшься, бывает, среди ночи, и вспоминаешь что все мы когда-то были целлюлозой, лозой, логосом, но не все смогли пока что вспомнить смысл пропечатанных на нас знаков. Потом засыпаешь снова, спишь крепко как трижды очищенный древесным углём спирт до той поры как разбавит тебя очередное утро.
В то утро анатомический театр пестрел плотью. Сюжет ещё не развился, не разложился, Арлекин ещё не успел обломать Пьеро, Карабас ещё не похмелился с Дуремаром, ещё было на что уповать. Но судьба Буратино уже была предрешена. Простолюдины, полагающие что Буратино не годен ни на что другое кроме как на опилки для головы Винни-Пуха, уже катили свои тачки на базар, и точка. Полосатая как сама жизнь Девочка уже распростёрла свои голубые полосы над Полем Чудес, вспахала полосами его борозды, не оставила ничего под пар, дым и пепел. И кроме тачек простолюдинов, их колёс, котов и лис только циркулярные пилы вплетали свой вой в музыку позабытых Режиссёром сфер. Пока, папа Карло, прости и прощай...
Вот так сидишь этим проклятым майским вечером - безмолвный, бестволесный, без единой капли древности, и хочется верить что в бесконечном пространстве возможных событий, в одном из потенциальных миров, Буратино всё ещё стоит на панцире черепахи Тортилы, и показывает нам три длинных носа, три коротких носа, снова три длинных носа. Спасите наши души.
Пожалуйста.